Пасха

подражание Чехову А. П.

Шел второй день Пасхи. Никанор Филиппович, сильно уставший от дня первого - разговаривал спопугаем. Его яркий собеседник был зелен, как бильярдное сукнои растопыриваяалые крылья часто - часто пищал.

– Да конечно! Конечно. – успокаивал птицу старый Никанор. Он тяжело шаркал стоптанными тапками испотыкаясь о таксу -заговаривал и с нею. Собака тоже была стара, нопо собачьи. Она преданно подымала седеющую морду и виляла надломленным хвостиком.

Никанор Филиппович маялся. Его одолевала та тоска от которой, обычно на другой день после праздника сжимается сердце. Будто Ной, в ожидании потопа, он бродил по своему ковчегу и вступал в полемику со всякой живностью.

–Ежели ты, сучка эдакая, ещё посмеешь мочиться в ковёр - ей богу! Хлыстом выпорю! –он грубо волочил её за загривок и мокалмордою в холодную, ещё не успевшую впитаться, лужу.

В этом нечистом доме проживал ещё один человек. Пожалуй, единственный из роду людского с кем мог заговорить старый Никанор. Этот человек был молод, назывался Алексеем и арендовал у старика холодную угловую комнату с небольшим окном. Прохладная невежливость - вот фраза характеризующая их нечастое и скупое общениетянувшееся уже около года.

Пока с утрасветило солнышко - из далёкого храма радостно звонили колокола, а к полудню небо затянуло и Алексей никак не желал вставать. Не желал видеть осточертевшего арендодателя, не желал ничегошеньки, кроме кружки горячего, кисло - сладкого чаю с лимоном. Бесследное и безвозвратное исчезновение Никанора Филипповича обрадовало бы Алексея до чрезвычайности, но об этом он мог только мечтать:

– Ах ты, старая каналья. Что б тебе провалиться!

В голове Алексея тяжёлым, ртутным шаром перекатывалось вчерашнее веселье. Друзья покинули еготолько на рассвете.Хрыч строго - настрого запрещалютить гостей на ночлег, в особенности женского полу.

То ли от зависти к молодецкой удали, то ли от старческой склочности,а может от большой набожности, в которую Никанор Филиппович впал, вероятно, предчувствуя скорую встречу с создателем. Ветхозаветный вдовец скверно встречал ароматных и моложавых подруг своего любвеобильного квартиранта. Если они, не дай бог, являлись раньше Алексея и просились обождать в доме -то Никанор упорно отказывал:

– Никого принимать не велел… Когда прибудет? Не знаю – не отчитывался. Подождать? Аежели он объявится только завтра? Знаю я этого блудодея!

На мягких девичьих щеках вспыхивали маки смущения и нимфы ретировались. Естественнооб этих визитах Алексею он не докладывал.

– Христос воскрес. – буркнул на коридоре Алексей. –Во истину воскресе! – с придыханием отвечал Никанор Филипповичи размашисто крестился.

Шёл второй день Пасхи. По уставу церковному старик ничего делать не смел и от того, не зная куда ещё себя деть - стал подслушивать у двери в уборную. Принимая утренний туалет Алексей поначалу что - то насвистывал, а затем стал немелодично напевать:

"Там высокая гора , в ней глыбокая нора, В той горе во тьме печальной, Гроб качается хрустальный"

Он давно привык к слежке. Что б досадить навязчивому старику, нарочно распевал на манер безголосого батюшки и перебиваемый плеском воды- брился:

"Не сыскать мрачнее места, В том гробу твоя невеста"

Новоявленную веру Никанора Филипповича, Алексей цинично трактовал не иначе как малодушную боязнь смерти и не упускал случая выразить свою иронию в такой безнаказанной форме:“Не станет же старик каяться в унизительном бытовом подслушивании.“

Алексей скоро обернулся, растираясь до красна, шершавым полотенцем:

– Филипыч!?

Никанор успел не только отпрянуть от двери но и притвориться, будто только – чтовышел из кухни.

–Чего, Лексейка? – Заходил кто? – Никак нет. Не было никого. – А если узнаю? – Узнавай!Стращать меня станешь? - Никанор показал костистый кулак украшенный выпуклыми,синими венами.

Увидавкулак Алексей припомнил, что на минувшей неделе не уплатил за комнату, так как остатки денегистратил, а нового жалования ввиду затянувшихся выходных ещё не получал.

Облачившись в просторную рубаху Алексей вышел в кухню и томимый жаждой спросил большую кружку чаю. Старик же, томимый бездельем зашёлся стряпать. Из шумного крана он наполнил металлический чайник и поставил на огонь.

– С лимончиком угодно? – неожиданно ласково спросил дед. – А то как же. – зевнул квартирант. – Гляди, Лексейка,что гости твои бесстыжие оставили.

Он вынул что - то из кармана халата и не разжимая кулака вложил Алексею в ладонь. Алексей повеселел, в его руке как недокомканный лист писчей бумаги,как болотная лилия - распускалось кружевное бельё. Старик снова зашамкал:

– В моё время забывали заколки разные, платки с инициалами, серёжку обронить могли, пускай даже нарочно. И непременно полагалось вернуть. А которой из них ты эти трусы вернёшь? А?... Срам!

Алексей принял у Никанора раскалённую кружку и тупым ножом стал терзать лимон:“Та-ак , нужно будет своим сказать что бы прежде надевали бельё, только , с инициалами - иначе не приму.” Из лимона набежало кислого соку и в кухне наконец приятно запахло, перебивая тяжкий дух стариковского халата.

– Я ,Лексейка, подумал тут и вон чего придумал, помирать нужно ! – То есть, как это, нужно? – Так. Представиться я решил. Супруга во сне кличет. “Ну раз кличет - так ступай.” - черно шутит, про себя, Алексей: –Филипыч, что за мысли? Ты их от себя гони... Вон во Франции бабушка скончалась, сто двадцать два года! Так она ещё с Ван - Гогом зналась и всех своих, даже внука пережила. – Вот радость то - внуков пережить. Дур-рак ты, Лексейка!– А ещё! А ещё на велосипеде до ста лет ездила и фехтованием увлекалась.– не унимался Алексей.– И курить,между прочим, покинула на сто девятнадцатом году жизни. Зрение, говорит, упало - кончик папиросы не вижу. Стало быть, прикурить не может, а просить кого-то тем более, шибко деликатная была мадам Кальманн, хотя скорее гордая… А, какая история у них с адвокатом вышла! Наивный, оформил над старухою опекунство, заботу в обмен на имущество.Ну значит уговор составили, сидит адвокат - дни считает; когда же квартира на бульваре Сен Дени его капиталом станет. А бабуля Жанна – Луиза чего-то не торопится… Вышла такая арифметика - рыночная стоимость квартиры равнялась десяти годам выплат вместо которых прожила она тридцать два и говаривала: “В жизни иногда бывают плохие сделки ”. Вообщем адвокат не дождался, а его вдова ещё два года ухаживала за старухой согласно договору, составленному покойным мужем ! Смешно, правда?А тебе всего - то… – Алексей задумался. – Сколько тебе кстати, Филипыч?

Старик, деловито загибал пальцы пришёптывая цифру семь.

– Семьдесят семь, а уже себя закапываешь - не по христиански, Филипыч. Ты лучше, вон опохмелись да сходи воздуху подыши. –Полно болтать, я тебе дело толкую. Внимай... Наследников то у меня, в отличии от твоей мадам нету.Жилплощадь сию я бы тебе завещал но иной раз как воображу себе распутства, кои ты под этой крышей неминуемо учинишь, так мне кусок в горло не лезет и сон не йдёт. Потому клянись мне нынче - же, что бы блуда твоего эти стены не видели. А особенно возбраняю тебе всяческое содействие и тем более участие во грехе свальном. Да не станет сей дом - домом скорби!Клянешься ?!

– Клянусь !– торжественно обещает Алексей, сжимая в кармане нежное кружево дамского белья.

– Вот и славно. А что б у тебя, блудодея эдакого, соблазну не возникло - мы наш устный уговор на бумагах изложим, со штампиками голубенькими, с печатями, всё чин по чину.

Шёл второй день Пасхи. Никанор Филиппович плеснул попугаю свежей воды, накормил седомордую и шкодливую таксу, из скрипучего серванта достал мутноватый графин и две рюмочки на тонких ножках.– Оставь чайку запить. - попросил он Алексея

Они чокнулись, выпили горькой иАлексей пустился в меркантильные рассуждения:“Нужно будет своего юриста под это дело пригласить. Ато хрыч, чего доброго, с того света донимать станет. Да, жить я привык легкомысленно, а значит квартирка лишней не будет…А приглашу - ка я Андрюшу Боголюбского, онюрфак окончил с отличием, приватную практику ведёт. Мы с ним это дельце живо обставим.”

Больше в этот второй день Пасхи они не разговаривали, а только выпивали да думали каждый своё. Алексей опрокидывал рюмку лихо - до дна, а старый Никанор мерзко цедил меленькими глоточками. Скоро старик опъянел, загрустил и уснул сидя в стуле.Он что - то бессвязно бубнил, приплямкивал, становясь всё тише и тише, и если бы не печальный свист его дыхания,то вообщем уже был похож на сидячего покойника.

Алексей отбыл. Голодный и возбуждённый от выпитого, он думал занять денег что бы где нибудь перекусить, а после неотложно навестить приятеля - юриста Боголюбского:“Введу его в курс дела, а может он мне и денег ссудит ввиду будущего предприятия, а то может у него и отобедаю.”По пути он подставлял лицо мелкой мороси, будто желая умыться и думал:“Хороший, всё таки праздник светлой и великой Пасхи.”